Геополитика Г. Киссинджера, `новый мировой порядок` и РоссияНазад
Геополитика Г. Киссинджера, `новый мировой порядок` и Россия
И неомондиалистская, и неоатлантистская литература западного мира, в первую очередь США, после окончания "холодной войны" сконцентрировала свое внимание на обсуждении проблем "нового мирового порядка". Он должен был:
- во-первых, закрепить благоприятное для Запада изменение соотношения сил в мире;
- во-вторых, легитимизировать безальтернативность гегемонии США в политико-экономической, военно-стратегической и культурно-духовной сферах жизни современного человечества;
- в-третьих, подчинить глобальное лидерство США реализации американских национальных интересов, которые фактически не имели географических или иных границ и рамок;
- в-четвертых, выработать и внедрить в международные отношения принципы и правила, которые способствовали бы увековечению господствующего положения талассократий.
Многие западные ученые при этом не исключали, что человечество и в наступившем тысячелетии будет жить по законам конфронтации, что вполне вероятны и суперконфликты между субъектами международной жизни. В этой связи они концентрировали свое внимание на геостратегических моментах обеспечения преимуществ Запада в культурно-духовной борьбе с другими цивилизациями или в обеспечении "золотого миллиарда" природными ресурсами, на использовании глобализации как объективного процесса мирового развития в интересах вестернизации всего мира.
Американским авторам новый мировой порядок виделся, прежде всего, в виде пирамиды, на вершине которой находятся США со своими национальными интересами. В качестве конкретного примера подобного структурирования мирового геостратегического пространства, чтобы вновь не возвращаться к работам Ф. Фукуямы, С. Хантингтона, З. Бжезинского, можно привести книгу профессора Пенсильванского университета Э. Рубинстайна "Россия и Америка: от соперничества к примирению". Она была издана в 1993 г. и в ней автор выделял шесть основных геостратегических регионов, располагавшихся по степени убывания воздействия на мировую политику и влияния на мировое развитие:
1) Северную Америку во главе с США, впоследствии, возможно, Североамериканскую конфедерацию. В зоне ее зависимости оказывалось все западное полушарие;
2) Европу, политическое единство которой будет значительно отставать от экономической интеграции;
3) Восточную Азию, господствующие экономические позиции в которой занимала и будет занимать в будущем Япония. В связи с отсутствием системы безопасности, здесь возможно возрастание внутренней региональной напряженности, особенно при активизации в регионе международной деятельности Китая. Зависимая зона - Дальний Восток Российской Федерации, Юго-Восточная Азия, Австралия, Новая Зеландия;
4) Южную Азию с доминированием в ней Индии. Зона влияния - Пакистан, Бангладеш, Шри-Ланка;
5) Мусульманский полумесяц, в который входили страны Северной Африки, Ближнего Востока, Турция, государства Персидского залива, Ирак, Иран, Афганистан, государства Средней Азии;
6)"Евразийскую гроздь" - Содружество Независимых Государств, которое может сохраниться и в будущем, но на месте которого также могла появиться, при определенном развитии событий, и "геополитическая черная дыра". В случае благоприятного для нее стечения обстоятельств господствующее положение в этом регионе может занимать Россия.
Э. Рубинстайн подчеркивал в своей книге, что крушение СССР превратило хартленд Евразии в геополитический вакуум, поставив под знак вопроса будущее этого важнейшего для судеб всего суперконтинента пространства. Из этого следовало, по мнению ученого, что именно в Евразии может возникнуть дестабилизирующий фактор в виде союза Китая с Россией и Ираном, которому будет противостоять ось Америка - Европейский Союз - Япония. Протагонизм этих двух союзных группировок мог привести, в конечном счете, к очередной мировой войной1. Следует отметить, что некоторые из элементов концепции Рубинстайна точно отражали важные реалии постбиполярного мира и впоследствии были подтверждены самой жизнью. Но эта же жизнь решительно отвергла многие другие высказанные им мнения, которые были характерны также и для теоретических построений более маститых американских авторов и так или иначе нашли свое отражение в официальных стратегических документах Вашингтона.
Книга Г. Киссинджера "Дипломатия", изданная в США в 1994 г. и переизданная на русском языке в 1997 г., стала одной из тех редких в современной американской историографии работ, которые рассматривали "новый мировой порядок" преимущественно не с геостратегических, а с геополитических позиций. Известный политический деятель и историк из США использовал понятие мирового порядка в качестве синонима международного устройства мира, но его подход выдержан в достаточно строгих рамках геополитической теории с изобилием интересных обращений к истории международных отношений и особенно к ретроспективным параллелям современных событий. Киссинджер, как и многие другие американские обществоведы, был искренне убежден в преимуществах американского образа жизни и той модели общественного развития, которую США предлагают другим народам мира. Однако он отнюдь не рассматривал их в качестве аргументов, автоматически обеспечивающих преобладание США в современном мире.
Генри Альфред Киссинджер (р. 1923) - американский государственный деятель, дипломат и эксперт в области международных отношений. Лауреат нобелевской премии мира 1973 г. за завершение Парижских переговоров об окончании войны во Вьетнаме в 1972-1973 гг. (вместе с Ле Дук Тхо - представителем Северного Вьетнама). Родился 27 мая 1923 г. в Германии в городе Фюрт. В 1938 г. был вынужден вместе с семьей эмигрировать в США. В 1943 г. получил американское гражданство и был призван в армию. После окончания Второй мировой войны работал в контрразведке в американской оккупационной зоне Германии. В 1947 г. поступил в Гарвардский университет и защитил там диссертацию. Стал профессором политологии и занимался преподавательской и научно-исследовательской работой.
В 1955 г. Киссинджер вошел в исследовательскую группу Совета по внешним сношениям США. В 1957 г. опубликовал книгу "Ядерное оружие и внешняя политика". В ней он предлагал отказаться от военно-политической доктрины "массированного возмездия" и перейти к более гибкой стратегии ограниченного применения ядерного оружия - тому, что получило название стратегии "гибкого реагирования" и стало официальной доктриной НАТО в 60-х гг. ХХ века. Эта публикация принесла ему известность в научных и политических кругах. Он получил за нее премию Вудро Вильсона. Его стали привлекать к работе в правительстве в качестве эксперта по вопросам безопасности при президентах Д. Эйзенхауэре, Дж. Кеннеди, Л. Джонсоне. Он работал консультантом Объединенного комитета начальника штабов (1956-1960), Совета национальной безопасности США (1961-1962), Агентства по контролю над вооружениями и разоружению США (1965-1969).
В 1969-1974 Киссинджер стал помощником президента Р. Никсона по национальной безопасности. Этот пост играл ключевую роль в администрации при подготовке различных вариантов внешнеполитических решений, предлагаемых на выбор президенту. Это был самый плодотворный период деятельности Киссинджера во внешней политике США. Его дипломатия совмещала в себе невиданную ранее интенсивность международных встреч - как публичных, между главами государств и внешнеполитических ведомств, так и секретных, в виде закулисных переговоров. По некоторым подсчетам, только за период 1969-1972 гг. он совершил 29 поездок в 26 стран мира. Такое урегулирование проблем путем интенсивных двусторонних переговоров получило название "челночная дипломатия".
Прагматичный подход Киссинджера к международным отношениям в духе Realpolitik ("реальной политики"), избавленной от излишней идеологизированности, позволил ему достичь разрядки в отношениях США и Запада в целом с Советским Союзом. В 1971 г. было подписано Четырехстороннее соглашение по Западному Берлину, а в 1972 г. - Соглашение об ограничении стратегических наступательных вооружений (ОСВ-1). Ему удалось завершить трудные переговоры о прекращении войны во Вьетнаме в 1973 г.. Он считается инициатором сближения Вашингтона с коммунистическим Китаем, который США пытались использовать в качестве противовеса СССР. Он сыграл важную роль в ближневосточных переговорах по урегулированию арабо-израильского конфликта, завершившихся подписанием двух соглашений о разъединении израильских и египетских войск на Синайском полуострове. В 1973 г. Киссинджер стал совмещать свою должность с постом государственного секретаря, на котором оставался и при Джеральде Форде до 1977 г.
После ухода из большой политики Киссинджер стал консультировать частные компании, одновременно преподавая в Джорджтаунском университете. Однако, хотя он больше не занимал крупных государственных постов, его авторитет и экспертиза так или иначе были востребованы практически всеми последующими президентскими администрациями. Во многом это диктовалось теми соображениями, что любое суждение Киссинджера по внешнеполитическим проблемам способствовало созданию благоприятного общественного мнения внутри США. Так, уже в 1983 г. Рональд Рейган пригласил его - своего бывшего противника по вопросам политики разрядки и сближения с КНР, - возглавить Национальную двухпартийную комиссию по Центральной Америке. С 1984 по 1990 гг. Киссинджер был членом Президентского Совета по иностранным делам, консультировал Р. Рейгана и Дж. Буша-старшего при подготовке их встреч с М.С. Горбачевым. В 1988 г. в качестве эмиссара Дж. Буша посетил Москву, где встречался с советскими руководителями. В июле 2001 участвовал в форуме Международного олимпийского комитета в Москве. Во время визита встречался с Владимиром Путиным, с которым обсуждал проблему углубления интеграции России в систему международного сообщества. В своей последней книге "Нужна ли Америке внешняя политика?" Киссинджер высказывается за включение России в международную торговую систему и отмечает, что США и Западная Европа напрямую заинтересованы в экономическом подъеме России.
В ноябре 2002 г. Джордж Буш-младший назначил Киссинджера главой Независимой комиссии по расследованию терактов 11 сентября 2001 г. Однако вскоре он подал в отставку, мотивируя ее желанием предотвратить потенциальные конфликты с клиентами его частной консалтинговой фирмы. Она могла из-за его деятельности потерять ряд важных для себя клиентов в лице правительств стран Азии и Ближнего Востока.
Критики деятельности Киссинджера на государственных постах со стороны как левого, так и правого крыльев политического истеблишмента США, приписывают ему причастность к уотергейтскому скандалу, выдвигают обвинения в двойных стандартах и нарушениях прав человека в ходе операций спецслужб США по установлению подконтрольных Вашингтону диктатур в ряде стран Южной Америки, таких, как Бразилия, Аргентина, Чили, Парагвай и Уругвай. Самой известной из этих операций стало свержение Сальвадора Альенде и установление диктатуры А. Пиночета в Чили в 1973.
Несмотря на подобные обвинения, Киссинджер остается влиятельным человеком в американском истеблишменте. Он - почетный президент близкого к Республиканской партии исследовательского центра имени Никсона, основатель консалтинговой фирмы "Киссинджер ассошиейтс"; обладатель многих наград США, среди которых - высшая гражданская награда - президентская медаль свободы.
Киссинджер - автор многочисленных трудов по внешней политике США, в том числе мемуаров. Его основные труды, изданы на русском языке: Ядерное оружие и внешняя политика. М., 1959; Годы в Белом доме. М., Прогресс, 1980; Переломные годы. М., Прогресс, 1980; Дипломатия. М. "Ладомир", 1997; Нужна ли Америке внешняя политика? К дипломатии для XXI века. Пер. под ред. В.Л. Иноземцева. М., "Ладомир", 2002.
В момент, когда в западных странах господствовала эйфория по случаю победы в "холодной войне", Киссинджер поднял вопрос о том, что "крушение советского коммунизма" "по иронии судьбы поставило Америку лицом к лицу с таким миром, появления которого она на протяжении всей своей истории стремилась избежать". Он считал, что в этом новом мире "национализм обрел второе дыханием, в связи с чем осталось "мало оснований полагать, будто старая как мир модель поведения переменилась или имеет тенденцию перемениться в ближайшие десятилетия" . Тем не менее, этот автор с видимым удовольствием цитирует президента Дж. Буша-старшего, не только выдвинувшего идею строительства нового мирового порядка, но и объяснявшего его в "классической вильсонианской терминологии": "Перед нами встает видение нового партнерства наций, перешагнувших порог "холодной войны". Партнерства, основанного на консультациях, сотрудничестве и коллективных действиях, особенно через международные и региональные организации. Партнерства, объединенного принципом и властью права и поддерживаемого справедливым распределением расходов и обязанностей. Партнерства, целью которого является приращение демократии, приращение процветания, приращение мира и сокращение вооружений" .
Как и большинство других американских ученых, автор "Дипломатии" не лишен искушения "переделать мир по американскому образу и подобию", но, в отличие от них, полагает, что новый мировой порядок находится не за ближайшим углом истории, а сможет вызреть "лишь в пределах будущего столетия". "Будучи частично продолжением прошлого, а частично беспрецедентным, новый мировой порядок, как и те порядки, на чье место он приходит, должен возникнуть как ответ на три вопроса. Что является фундаментальными составляющими мирового порядка? Каковы способы их взаимодействия? Каковы цели, ради которых происходит подобное взаимодействие?" , - пишет этот автор. Чтобы ответить на эти вопросы, американский историк постулирует, что Америка не может ни отгородиться от мира, ни господствовать в нем, поэтому реализовывать свою историческую миссию борца за рецепты морального порядка в международных отношениях США должны поэтапно. Каждый из этапов в таком случае будет представлять собой "сплав из американских ценностей и геополитических необходимостей".
Главной из подобных необходимостей Киссинджер считал неизбежность базирования мирового порядка на какой-то одной из многочисленных концепций равновесия сил, то есть этот ученый и политический деятель постулировал обязательное освоение Америкой идеи, существование которой всегда заставляло США чувствовать себя неуютно в этом мире. Он был убежден в том, что мировой порядок будет строиться с участием многих ведущих стран, представляющих совершенно разные культуры, имеющих разнообразные представления о современном мире и целях его развития. Все вместе, они должны были попытаться соединить атрибуты исторических систем равновесия сил с общемировым демократическим мышлением и стремительно развивающимися технологиями. Из этого всего автор делал следующий обобщающий вывод: "Международная система ХХI века будет характеризоваться кажущимся противоречием: фрагментацией, с одной стороны, и растущей глобализацией, с другой. На уровне отношений между государствами новый порядок, пришедший на смену "холодной войне", будет напоминать европейскую систему государств ХVIII - XIX веков. Его составной частью станут, по меньшей мере, Соединенные Штаты, Европа, Китай, Япония, Россия и, возможно, Индия, а также великое множество средних и малых стран. В то же время международные отношения впервые обретут истинно глобальный характер. Передача информации происходит мгновенно; мировая экономика функционирует на всех континентах синхронно. На поверхность всплывет целый ряд проблем, таких, как вопрос распространения ядерных технологий, проблемы окружающей среды, демографического взрыва и экономической взаимозависимости, решением которых можно будет заниматься только в мировом масштабе" .
Генри Киссинджер в своих мемуарах пишет о попытках повлиять на международную политику США следующее: "22 сентября 1973 г. я стал государственным секретарем США. До этого в течение первых четырех с половиной лет пребывания Р. Никсона в Белом доме занимал пост помощника президента по национальной безопасности. В качестве государственного секретаря я ведал гораздо более широким кругом проблем, чем те, которыми я занимался, будучи советником по вопросам национальной безопасности, и мог позволить себе роскошь самому подбирать проблемы, имеющие, на мой взгляд, первостепенное значение. И, что особенно важно, мне выпала миссия попытаться максимально оградить внешнюю политику Соединенных Штатов от влияния на нее нашей внутриполитической катастрофы".
И далее: "По странному стечению обстоятельств, мне было поручено руководство внешней политикой нашего государства на второй срок президентства Ричарда Никсона, то есть на период перелома, не имевшего прецедента в нашем столетии. Президент, еще только недавно одержавший вторую крупнейшую в нашей истории победу в избирательной кампании, был смещен в результате переворота, толчок которому дали его собственные поступки и отвратить который он был не в состоянии. Администрация Никсона разваливалась в обстановке взрыва на Ближнем Востоке, разногласий с нашими союзниками, энергетического кризиса, перипетий урегулирования во Вьетнаме и ожесточенной внутриполитической дискуссии по поводу американо-советских отношений.
Мы вступили во второй срок президентства Никсона, полагая, что находимся на пороге новой созидательной эры в международных делах; редко - если вообще это когда-то бывало - в области нашей внешней политики складывалась ситуация, благоприятствовавшая решению сразу столь многих проблем. Но не прошло и нескольких месяцев, как мы вступили в кошмарный период падения авторитета власти внутри страны и отчаянных усилий удержать наших противников за рубежом от попытки воспользоваться этим для посягательства на нашу собственную безопасность и безопасность других свободных народов".
Академик Г.А. Арбатов, написавший послесловие к русскому переводу книги Киссинджера "Дипломатия", называет автора "выдающимся американским историком и политологом", научным трудам которого свойственна основательность и фундаментальность .
Считая процесс становления современного международного порядка (Киссинджер в качестве синонимов использует также термины "мировой порядок" и "система международных отношений") делом весьма длительным и сложным, автор "Дипломатии" выдвигает в качестве основных причин такого положения дел следующие:
- Америка не настолько сильна, чтобы можно было переломить ход истории и заставить человечество поверить в то, что если оно "действительно жаждет мира, то должно воспользоваться американскими рецептами морального порядка";
- США весьма сложно сделать выбор между исторически сложившимися двумя подходами к ориентированию своей внешнеполитической стратегии - изоляционистским и миссионерским. Страна, по мнению Киссинджера, "не в силах переменить отношения к роли, принятой на себя в ходе исторического развития" (жизнь во имя свободы и процветания всех). Но она не может и требовать от мира "отказа от традиционной дипломатии и принятия свойственного Америке уважительного отношения к международному праву и демократии", так как "до уровня великих держав доросли и другие страны";
- согласование различных ценностей и самого разнообразного исторического опыта в процессе создания нового международного порядка станет для США новым явлением, крупномасштабным отходом как от изоляционизма ХIХ столетия, так и от американской гегемонии де-факто времен "холодной войны", что не может не вызвать ряд серьезнейших для страны затруднений;
- Европейский союз, политический организм, какого еще не существовало в истории, тоже не может предложить какой-нибудь апробированной модели организации международных отношений в пределах всего земного шара. И в этой части мира необходимо время и усилия для того, чтобы теоретически представить и подготовиться к практическим усилиям по созданию комфортного для Объединенной Европы международного порядка;
- посткоммунистическая Россия, как и Западная Европа, была занята переосмыслением своей собственной судьбы и определением национальных внешнеполитических приоритетов, от чего зависели и ее позиция в созидании нового международного порядка, и роль, которую она в нем будет играть: демократического партнера или субъекта, таящего реальную или потенциальную угрозу;
- Китай, только после Второй мировой войны вошедший равноправным субъектом в многополюсный мир, после завершения "холодной войны" оказался лицом к лицу с новым для себя соотношением сил в мире и новыми международными возможностями, открывающимися для него в этой связи. Всегда занятый самим собой, Китай так и не породил характерного для Европы дипломатического механизма решения международных дел, и ему всегда была чужда постоянно функционирующая система наподобие европейского равновесия. И для Китая участие в формировании международного порядка представало делом совершенно новым и непростым;
- Япония, которая в годы "холодной войны" отождествила свою внешнюю политику с поддержкой союзных отношений с отстоявшей на тысячи миль от нее Америкой, при новом международном порядке почти неизбежно пересмотрит свою международную стратегию, исходя из специфических вызовов будущего мироустройства. Эта страна стала более чувствительной к равновесию сил в Азии. Для нее Китай, Южная Корея и Юго-Восточная Азия приобретают такое же значение, как атлантическое, тихоокеанское и южноамериканское направления внешней политики для США, что станет импульсом к более автономной и сконцентрированной на собственных интересах японской международной ориентации;
- Индия превращается в ведущую державу Южной Азии, но до этого никогда не играла сколько-нибудь значительных ролей в мировой политике, если не считать ее лидерства в движении неприсоединившихся стран в годы "холодной войны". Она также еще должна избрать соизмеримую с собственным самосознанием роль на сцене международной политики .
Киссинджер делает в этой связи общий вывод, что ни одна из ведущих стран мира, которым предстоит строить новый мировой порядок, не имеет сколько-нибудь значительного или заметного опыта развития и выживания в рамках подобной нарождающейся полигосударственной системы. При этом он отмечает, что возникающий мировой порядок должны будут создавать государственные деятели, которые представляют совершенно разные культуры. Они добились высокого положения благодаря качествам, которые не всегда нужны для управления бюрократическими системами высочайшей сложности, и еще менее годятся для создания международного порядка. К тому же многие из этих лидеров возглавляли страны, лишенные тех исторических качеств, которые были присущи национальным государствам, создавшим организационные принципы и выработавшим ценности всех прежних систем международных отношений.
Это касалось в первую очередь государств, возникших в результате моментального исчезновения бывших многонациональных государств, таких, как СССР, Югославия. Цели международного порядка лежали вне пределов национальных интересов вновь возникших государств, сконцентрированных исключительно на упрочении своего суверенитета и независимости. Точно так же не были способны внести свой вклад в создание нового международного порядка многие страны, возникшие в результате деколонизации с таким набором проблем, что единственным национальным их институтом могут считаться разве что армии, не дающие разгореться постоянно тлеющим очагам трайбализма. Такого рода государства воспринимают международный порядок скорее как препятствие, нежели как инструмент или ресурс решения внутренних межплеменных или межэтнических проблем.
Г. Киссинджер полагал, что по окончании "холодной войны" американскому идеализму, известному как вильсонианство, "потребуется закваска в виде геополитического анализа, чтобы пробиться сквозь толщу новых сложностей" . Он исходил из того, что США, как и прочим государствам, придется научиться лавировать:
- между жесткой необходимостью и гибкостью выбора;
- между неизменными принципами международных отношений и побудительными мотивами, сохраняемыми государственными деятелями в тайне;
- между собственными интересами и теми идеалами, которыми всегда вдохновлялась американская внешняя политика;
Для американского геополитика было совершенно ясно, что доминировавшая в международном ориентировании страны "доктрина Монро" была для США слишком ограничительной по сути, вильсонианство же носило слишком зыбкий и чрезмерно правоведческий характер. Поэтому, как и предвидел этот автор, уже в недалеком будущем США должны были окончательно "переступить черту", перейдя от изоляционистской к мессианской идеологии. И сделать это они смогли только в процессе создания новой стратегической концепции международной деятельности для того, чтобы как можно полнее учесть новое геополитическое положение страны.
"Геополитически Америка представляет собою остров между берегами гигантской Евразии, чьи ресурсы и население в огромной степени превосходят имеющиеся у Соединенных Штатов. Господство какой-либо одной державы над любым из составляющих Евразию континентов - Европой или Азией - все еще остается критерием стратегической опасности для Америки, независимо от наличия или отсутствия "холодной войны". Ибо такого рода перегруппировка стран способна превзойти Америку в экономическом, а, в конечном счете, и в военном отношении. Опасности этой придется противодействовать, даже если господствующая держава будет по отношению к Америке настроена доброжелательно, так как стоит ее намерениям измениться, как Америка окажется лишенной значительной части возможностей, обеспечивающих эффективное сопротивление, и во все большей степени начнет утрачивать возможности оказывать решающее воздействие на события.
Америка оказалась вовлеченной в "холодную войну" из-за угрозы советского экспансионизма и возлагает многие из собственных надежд по окончании "холодной войны" на факт исчезновения коммунистической угрозы. Точно так же, как отношение Америки к враждебности со стороны Советского Союза сформировало глобальный порядок сдерживания коммунизма, демократические реформы в России стали определяющим фактором американского мышления в отношении мирового порядка после окончания "холодной войны". По мнению Киссинджера, такая американская политика базировалась на предположении, что мир может быть обеспечен Россией, закаляющейся в горниле демократии и концентрирующей свою энергию на создании рыночной экономики. В свете этого главной задачей Америки было принято считать содействие становлению российских реформ с применением мер, позаимствованных из опыта осуществления "плана Маршалла", а не из традиционных арсеналов внешней политики.
Ни на какую другую страну американская политика не была ориентирована столь целенаправленно, исходя из оценки ее намерений, а не потенциала или даже политики. Франклин Рузвельт возлагал свои надежды на мирную послевоенную действительность, в значительной степени рассчитывая на сдержанность Сталина. Во времена "холодной войны" оперативная американская стратегия - "сдерживание" - имела своей объявленной целью перемену советских намерений, и дебаты в связи с этой стратегией сводились, в основном, к тому, произошла ли уже эта перемена. Из числа американских послевоенных президентов только Никсон постоянно видел в Советском Союзе геополитический вызов и действовал соответственно. Даже Рейган в огромной степени полагался на обращение советских руководителей на путь истинный. Неудивительно, что после краха коммунизма у нас решили было, что враждебные намерения исчезли, а поскольку вильсонианские традиции отвергают сам факт наличия конфликтных интересов, американская политика по окончанию "холодной войны" велась так, словно традиционные внешнеполитические соображения потеряли силу .
Киссинджер, как видим, вовсе не оригинален, когда трактует окончание "холодной войны" как победу США и, уточняя сложившееся геополитическое положение своей страны, выделяет в нем важность складывающейся ситуации в Евразии и зависимость нового мирового порядка от характера, темпов и результативности реформ в России. Он прав, когда утверждает, что превращение России в неотъемлемую часть мировой системы является ключевой задачей нарождающегося международного порядка. Но вот высказываемое им опасение, что ее возрождение, а тем самым усиление, опасно, и, в первую очередь, исходя из интересов США, для государственного деятеля, внесшего огромный вклад в урегулирование нередко откровенно враждебных отношений между СССР и США, звучит не очень-то доброжелательно. Это ощущение усиливается, когда речь заходит об отношениях России с государствами СНГ. Киссинджер предупреждает о том, что реализация интересов, связывающих Российскую Федерацию со странами Содружества, не должна сопровождаться сотрудничеством и взаимодействием в области оборонной или военной политики и вести к тем или иным формам интеграции. Автор не останавливается перед критикой политики Вашингтона в отношении Москвы, который якобы вновь отдавал страны постсоветского пространства под эгиду России.
Этот автор высказывается за щедрое содействие экономическим реформам в РФ, прием ее в международные организации, что будет способствовать экономическому, политическому и культурному сотрудничеству страны со всеми государствами мира. Но вместе с тем он считает, что необходимо тщательно следить за тем, чтобы трансформация России не привела к возрождению традиционного имперского экспансионизма. "Превращение России в неотъемлемую часть международной системы является ключевой задачей нарождающегося международного порядка, - пишет Киссинджер. - Здесь два компонента, которые нужно поддерживать в равновесии:
- оказание поддержки позитивным российским внешнеполитическим стимулам;
- ограничение российских эгоистических расчетов.
Щедрое экономическое содействие и технические консультации необходимы для облегчения тягот переходного периода, и Россию должны охотно принимать в состав институтов, способствующих экономическому, культурному и политическому сотрудничеству, таких, как Европейское совещание по безопасности. Возрождение российских исторических имперских претензий способно поставить преграды российским реформам и они лишатся международной помощи. Независимость новых республик, признанных Организацией Объединенных Наций, не должна молчаливо принижаться согласием с действиями военного характера, производимыми Россией на их земле" .
Если Россия хочет стать партнером в строительстве нового мирового порядка, полагает Киссинджер, то она должна быть готова:
- "к дисциплинирующим требованиям по сохранению стабильности, а также к получению выгод от их соблюдения";
- к тому, чтобы "сосредоточиться - впервые за всю свою историю - на развитии собственной территории, которая, простираясь через одиннадцать часовых поясов от Санкт-Петербурга до Владивостока, не дает повода для проявления клаустрофобии";
- перестать настаивать на российской монополии в осуществлении миротворческой деятельности в "ближнем зарубежье", что "неотличимо от попыток восстановить господство Москвы";
- вывести войска из бывших советских республик, а ныне суверенных государств, обеспечивать интересы собственной безопасности без "военного давления или одностороннего военного вмешательства".
Этот автор согласен с теми из своих соотечественников, которые полагали определяющим фактором американского мышления в отношении мирового порядка после окончания "холодной войны" реформирование России, которая должна была принять американские правила поведения на международной арене. Но, в отличие от многих из них, он исходил из того, что "менее назойливая политика по отношению к России в нынешнее время позволит позднее проводить более постоянный по содержанию долговременный курс". Он считал, что Америка своей победой в "холодной войне" открыла перед Россией возможность демократического развития, поэтому США имеют моральное право надеяться на твердое следование этой страны по пути отказа от традиционного экспансионизма.
"К 1991 г. демократические страны выиграли "холодную войну". Но стоило им добиться, казалось бы, невероятного, как вновь возникли дебаты на тему основополагающих предпосылок "холодной войны". Был ли Советский Союз вообще угрозой? Не растаял ли бы он под лучами солнца даже без тягот "холодной войны"? Не была ли "холодная война" просто выдумкой переработавшихся политиков, разорвавших изначальную гармонию мирового порядка?
В начале 1990 г. журнал "Тайм" объявил М.С. Горбачева "Человеком десятилетия", воспользовавшись этой возможностью, чтобы опубликовать статью, раскрывающую суть этого определения. "Голуби" во время "Великих дебатов" на протяжении последних сорока лет были с самого начала правы," - утверждал автор (Строуб Тэлботт). Советская империя никогда не была настоящей угрозой. Американская политика либо не соответствовала ситуации, либо задерживала коренные перемены в Советском Союзе. Политика демократических стран в продолжение четырех десятилетий не заслуживает сколько-нибудь заметной похвалы, даже в благодарность за перемены в советской внешней политике. А раз на деле целенаправленные действия оказались безрезультатными и события происходили сами по себе, то из краха Советской империи нельзя извлечь никаких уроков - в частности, таких, какие бы оправдывали вовлеченность Америки в создание нового мирового порядка, обусловленного концом "холодной войны". Американские дебаты сделали полный круг. Прозвучала старая сладкоголосая песнь американского изоляционизма; не Америка на деле выиграла "холодную войну", а Советский Союз ее проиграл, и четыре десятилетия напряженных усилий оказались потрачены зря, поскольку все сработало также хорошо, а может быть, даже лучше, если бы Америка оставила Советский Союз в покое.
Еще одна версия подобных же рассуждений сводится к тому, что действительно имела место "холодная война" и что действительно она была выиграна, но победа принадлежит идее демократии, которая все равно бы взяла верх, независимо от геостратегических мер, сопутствовавших конфликту Востока и Запада. Это также является версией эскапизма. Политическая демократия и идея свободы, безусловно, представляли собой платформу для сплочения тех, кто не был затронут идеологией коммунистической системы, особенно в Восточной Европе. Репрессии сторонников этой платформы становились все более затруднительными по мере падения морального уровня правящих группировок. Но подобная морализация была, в первую очередь, вызвана стагнацией системы и ростом осознания коммунистической элитой - чем выше ее ранг, тем большей была вероятность знакомства с истинным положением дел, - того, что советская система проигрывает борьбу, объявленную ею конечной целью и которая велась жестоко и беспрерывно. В лучшем случае это было повторение спора о курице и яйце. Демократическая идея сплачивала вокруг себя оппозицию коммунизма, но не могла сама по себе до такой степени ускорить ход событий, если бы не свершился крах коммунистической внешней политики, а, в конце концов, и коммунистического общества.
Завершение "холодной войны", являвшееся целью американской политики на протяжении восьми администраций обеих политических партий, весьма напоминало то, что Джордж Кеннан предсказывал в 1947 г. Независимо от того, какую бы услужливую политику ни проводил по отношению к Советскому Союзу Запад, советской системе требовался призрак вечного внешнего врага, чтобы оправдать страдания своего народа и содержание громоздких вооруженных сил и аппарата безопасности. Когда под давлением совокупного отпора со стороны Запада, кульминацией которого явились годы президентства Рейгана, ХХVII съезд партии заменил официальную доктрину сосуществования на взаимозависимость, исчез моральный базис внутренних репрессий. Граждане Советского Союза, воспитанные в духе дисциплины, не могли мгновенно переключиться на компромисс и взаимные услуги. А это означало, как и предсказывал Кеннан, что Советский Союз превратится в одночасье в "одно из самых слабых и наиболее вызывающих жалость национальных обществ" .
Г. Киссинджер, рассматривая новый международный порядок, который начал возникать сразу же после крушения советского коммунизма, подчеркнуто выделял "жизненно важные интересы американской политики в отношении своих союзников в районе Атлантики, в первую очередь по Североатлантическому альянсу и Европейскому Союзу". Он признавал, что основания, на которых базировались эти два института, оказались поколебленными крахом Советского Союза и объединением Германии. С одной стороны, НАТО испытало необходимость адаптации к факту исчезновения мощной военно-политической силы в лице СССР. С другой стороны, Европейский Союз оказался перед проблемой превращения Федеративной Республики Германии из несущей консоли западноевропейской экономической интеграции в ведущую политическую силу ЕС.
Американский политический аналитик исходил из того, что Германия стала до такой степени сильной, что существующие европейские институты не способны сами по себе обеспечить равновесие между ФРГ и ее партнерами по ЕС. К тому же и Европа, как он считал, даже включая Германию, не сможет справиться в одиночку как с возрождением, так и с развалом России. Киссинджер считал, что и то, и другое - наиболее возможные угрожающие результаты постсоветских потрясений. В этой связи указанный автор заключает: "Не в интересах ни одной из стран, чтобы Германия и Россия сконцентрировались друг на друге либо как на главном партнере, либо как на главном оппоненте. Если они чересчур сблизятся, то создадут страх перед кондоминимумом; если будут ссориться, то вовлекут Европу в эскалацию кризисов. У Америки и Европы существует взаимная заинтересованность не допустить, чтобы российская и германская политики бесконтрольно сталкивались в самом центре континента. Без Америки Великобритания и Франция не смогут поддерживать политическое равновесие в Центральной Европе; Германию начнет искушать национализм; России будет не хватать собеседника глобального масштаба. А в отрыве от Европы Америка может превратиться не только психологически, но и географически и геополитически в остров у берегов Евразии" .
Поэтому сама ситуация, возникшая после окончания "холодной войны", как считает Киссинджер, поставила перед НАТО три ряда проблем:
- во-первых, в отношениях внутри самого альянса;
- во-вторых, в отношениях атлантических стран с бывшими сателлитами Советского Союза в Восточной Европе;
- в-третьих, в отношениях государств - преемников СССР, в том числе и Российской Федерации, с североатлантическими нациями и государствами Восточной Европы.
Но если определенные разногласия с Европой рассматриваются автором как "домашние неурядицы", то во втором и третьем случаях Киссинджер предлагал реализацию достаточно сложного плана, в соответствии с которым:
- "НАТО должен обеспечивать политическую общность и всеобщую безопасность в Европе;
- Европейский Союз ускорит членство в нем бывших восточноевропейских сателлитов;
- Североатлантический совет по вопросам сотрудничества (НАКК) и Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, возможно, переименованное в "Партнерство во имя мира", соотнесут республики бывшего Советского Союза - и особенно Российскую Федерацию, - с атлантическими структурами.
Зонтик безопасности будет раскрыт и над новыми демократиями Восточной Европы. А если Россия останется в пределах своих границ, то со временем упор с безопасности переместится на партнерство. Общие экономические и политические проекты будут во все большей и большей степени характеризовать отношения между Востоком и Западом . В своих европейских расчетах и планах Киссинджер исходил из того, что США не должны форсировать прием восточноевропейских государств в НАТО. Это могло создать, по его мнению, "новую разграничительную линию между Востоком и Западом, которая стала бы предвестником новых международных конфронтаций. К сожалению, клинтоновская администрация США пошла по другому пути, спровоцировав "движение НАТО на восток".
Президент США Билл Клинтон в ответе на запрос американских сенаторов от 11 сентября 1997 г. подчеркивал в этой связи: "Расширение НАТО позволит укрепить стабильность во всей Европе и обеспечить безопасность всем демократическим государствам Европы, а не только тем, которые будут приняты первыми. Это справедливо по целому ряду причин.
Во-первых, расширение НАТО - это не сиюминутное событие, а длительный процесс, который будет продолжен и после первого этапа. В Мадридском коммюнике было специально отмечено, что НАТО "оставляет открытой дверь для принятия дополнительных членов Альянса в будущем". Те государства, которые являются вероятными кандидатами для членства в НАТО в будущем, только выгадают от того, что они будут знать, что НАТО обеспокоено их безопасностью.
Во-вторых, НАТО предпринимает целый ряд целенаправленных шагов, чтобы повысить безопасность государств, которые будут приняты на первом этапе. Речь идет об увеличении числа участников программы НАТО "Партнерство во имя мира" и создании Совета по евроатлантическому сотрудничеству.
В-третьих, расширение НАТО должно начаться с принятия самых сильных претендентов, в противном случае этот процесс не стоило начинать совсем. Балтийские государства осознают, что расширение НАТО как процесс, который гарантирует стабильность вокруг их собственных границ, значительно повысит их безопасность, хотя они еще не получили приглашение стать государствами - участницами НАТО. Они выразили свою поддержку нашей политике и официально одобрили решение, принятое на Мадридском саммите. Украинские лидеры заняли такую же позицию, поскольку рассматривают присутствие перспективных стран - участниц НАТО на своих западных границах как важный вклад в обеспечение долгосрочной безопасности их страны" .
Для лидирующих позиций США в новом международном порядке, по мнению Киссинджера, большое значение будет иметь их способность обеспечивать равновесие сил и национальных интересов основных внешнеполитических игроков в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Дело в том, что уже сейчас "военно-политическая тень" Китая падает на всю Азию и влияет на расчеты других держав, какой бы сдержанной им ни казалась на деле пекинская политика. Азиатские нации не могут не искать противовесов все возрастающему влиянию КНР, в связи с чем серьезно озабочены сохранением вовлеченности США в дела всего тихоокеанского региона. Но в этом также просматриваются границы американского влияния, особенно если иметь в виду отстраненность тихоокеанских стран и их организаций (АСЕАН, АТЭС) от планов и усилий США по институционализации здесь сообщества народов по европейской модели. Поэтому, по всей видимости, США лучше стараться формировать в регионе события, опираясь на двусторонние отношения с крупнейшими странами Азии. В свою очередь, подобная политика может быть успешной лишь в том случае, если здесь сохранится значительное американское военное присутствие. В таком контексте прочность японо-американских отношений явится оборотной стороной китайско-американских отношений, когда напряженность в отношениях Вашингтона и Пекина может создать для Японии искушение отойти от Соединенных Штатов и затеять собственную игру с КНР. С другой стороны, хорошие американо-китайские отношения предстают как залог прочного союза США с Японией.
В этом "треугольнике" исчезновение каждой из его сторон сопряжено с огромным риском для всего расклада сил в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Не случайно Г. Киссинджер пришел к общему выводу, что Китай "приветствует вовлечение Америки в дела Азии в качестве противовеса внушающим опасность соседям - Японии и России, а также - в меньшей степени - Индии". Ключом к китайско-американским отношениям, по его мнению, является "молчаливое сотрудничество по вопросам глобальной, особенно азиатской, стратегии". Киссинджер убежден: "То, что Китай жаждет получить от Соединенных Штатов, - это стратегические взаимоотношения, уравновешивающие силы соседей, которых он считает одновременно могущественными и завистливыми. Чтобы достичь подобного уровня координации внешней политики, Китай готов пойти на уступки в области прав человека, но при условии, что они будут обставлены так, словно проистекают из его свободного выбора".
По мнению геополитика, Америка, имеющая с Европой общие ценности, оказалась, тем не менее, неспособной выработать общую политику после "холодной войны". По отношению к Азии все оказалось наоборот: США смогли определить общую желаемую стратегию, но не сумели сблизить ценности, лежащие в основе общей политики. И только в западном полушарии для Америки "прорисовалось совпадение моральных и геополитических принципов". Начатая Дж. Бушем в 1990 г. "битва за Североамериканское соглашение о свободной торговле с Мексикой и Канадой", успешно завершенная Клинтоном в 1993 г., ознаменовала собой "самую новаторскую за всю историю американскую политику по отношению к Латинской Америке". Возникшая перспектива распространить систему свободной торговли от Аляски до мыса Горн, в случае ее реализации, была способна, как считал Киссинджер, превратить Западное полушарие в ключевое пространство нового и гуманного глобального порядка.
Предлагая ассоциированное членство нациям, находящимся в пределах и за границами западного полушария, НАФТА в расширенном составе могла создать стимулы для следования принципам свободной торговли и применять санкции по отношениям к странам, настаивающим на более ограничительных правилах. "В мире, где Америка зачастую вынуждена изыскивать равновесие между своими ценностями и практическими нуждами, - пишет Киссинджер, - она обнаружила, что американские идеалы и геополитические задачи в значительной степени восторжествовали в Западном полушарии, где зародились ее чаяния и где проявились ее первые крупные внешнеполитические инициативы" .
Завершая свои рассуждения о становящемся новом мировом порядке, Г. Киссинджер полагает, что США не могут основывать свою политику на принципе равновесия сил как единственном его критерии, хотя Америке и предстоит усвоить убеждение, что наличие подобного равновесия является основополагающей предпосылкой достижения исторических целей. Из двух существовавших в ХIХ веке моделей равновесия, сформулированных Пальмерстоном и Бисмарком, для США лучшим ориентиром, как поясняет Киссинджер, являлась бисмарковская: не политика "блестящей изоляции" Великобритании, а превентивное ограничение силы посредством консенсуса в отношении общности целей, стоящих перед отдельными группировками стран. Корректировка этой модели должна была учитывать мировое лидерство США, ставшее реальным фактом после завершения "холодной войны". "Наиболее продуктивным решением было бы, - полагал этот американский ученый и политический деятель, - создание накладывающихся друг на друга структур, частично используя общность политических и экономических принципов, как в западном полушарии, частично сочетая общность принципов и соображения безопасности, как в районе Атлантики и Северо-Восточной Азии. Все прочее держалось бы на связях экономического характера, как во взаимоотношениях с Юго-Восточной Азией" .
Академик Г. Арбатов в послесловии к книге Киссинджера оспаривает плодотворность создания сценариев будущего по образцам и моделям прошлого. Он подчеркивает в этой связи, что возрождение старых моделей международных отношений, пусть иногда и обеспечивавших более или менее длительную мирную передышку, не учитывает того самоочевидного факта, что все они сменялись новыми, еще более ожесточенными, конфронтациями, в том числе и в виде мировых войн. В этой связи российский ученый цитирует мнение английского ученого Эрика Хобсбома: "Если у человечества есть распознаваемое будущее, то оно не может быть продолжением прошлого или настоящего. Если мы попытаемся строить третье тысячелетие на этой основе, нас постигнет неудача. А цена неудачи, так сказать, альтернатива измененному обществу - тьма" . Арбатов также соглашается с англичанином, а не с Киссинджером, когда формулирует задачи, вставшие перед странами и народами после завершения "холодной войны", то есть исходит из следующих обстоятельств:
а) Г. Арбатов солидаризируется с мнением Строуба Тэлботта, согласно которому "американская политика (в годы "холодной войны" - М.М.) либо не соответствовала ситуации, либо задержала коренные перемены в Советском Союзе";
б) "холодная война" полностью ликвидировала или отодвинула на задний план все споры и конфликты, которые формировали политику перед Второй мировой войной, и все они возродились и вышли на авансцену мировой политики после того, как эта эпоха закончилась;
в) "холодная война" заморозила и тем самым стабилизировала то, что по своей сути могло быть лишь временным состоянием дел во внешней и внутренней политике многих стран, поэтому определенная дестабилизация ситуации в постбиполярном мире оказалась естественной;
г) "холодная война" до предела перенасытила мир оружием, оставив после себя мощные "мины замедленного действия" .
Подобный подход английского ученого можно сравнить с оценками результатов "холодной войны" в России и США, содержащимися в уже цитировавшейся работе А. Коновалова: "В Америке окончание холодной войны было воспринято как безоговорочная победа Запада в мировой войне. В США от России ожидали поведения побежденной страны... Именно поэтому в США восприняли стремление России к партнерству с Западом как обещание отказаться от собственной политики, не возражать против расширения НАТО, всегда занимать солидарную с США позицию в Совете Безопасности ООН, вернуть Японии Курильские острова и т.п. Пожалуй, наиболее четко такое понимание новой роли и места России сформулировал Зб. Бжезинский: "Россия - побежденная держава. После 70 лет коммунизма она проиграла титаническую борьбу. И говорить "это была не Россия, а Советский Союз" - значит бежать от реальности. Это была Россия, названная Советским Союзом. Она бросила вызов США. Она была побеждена. А претендовать на роль сверхдержавы - иллюзия. Россия сейчас - бедная, примитивная страна. За пределами нескольких городов Россия - как Индия.
В России же окончание "холодной войны" было воспринято совершенно по-иному. Здесь были убеждены, что основной вклад в ее окончание внесли сами россияне и никаких комплексов "побежденной нации" в связи с окончанием "холодной войны" в России не сформировалось. СССР не был оккупирован армиями победителей. Переосмысление своей истории, отказ от коммунистической идеологии, пересмотр отношений с Западом, вывод советских войск из Центральной Европы, согласие на объединение Германии и даже распад СССР - все это явилось результатом самостоятельных внутренних решений, а не условиями капитуляции, продиктованными победителями. Можно утверждать, что коммунизм как система все равно был обречен исторически, но нельзя не согласиться с тем, что его агония могла длиться еще десятилетия. Если бы не новое политическое мышление Горбачева, берлинская стена могла бы разделять город и по сей день.
Таким образом, если оценивать ситуацию политически и идеологически, то окончание холодной войны - это, безусловно, победа россиян, сумевших покончить с коммунизмом у себя в стране и избавить мир от многих опасностей. Если же оценивать ситуацию в категориях традиционной геополитики, то приходится признать, что Россия "холодную войну" проиграла. В течение нескольких месяцев 1989 г. Советский Союз лишился своих союзников в Центральной Европе. С распадом СССР страна потеряла половину населения, 40% ВНП и четверть территории. Геополитически это выглядело как полная катастрофа. Но в том-то и дело, что в 1988-1992 гг. Москва отказалась от традиционных геополитических стереотипов в своей внешней политике и попыталась строить ее, базируясь не на четко сформулированных национальных интересах, а на неких "общечеловеческих ценностях". В то же время США действовали в строгом соответствии с геополитической логикой. В результате многие их шаги на внешнеполитической арене стали восприниматься в Москве не как действия партнера, но как вполне традиционная политика вытеснения России с тех позиций, которые она не способна удержать после распада СССР и в силу переживаемых экономических трудностей".
Нельзя себе представить, что такой эрудированный автор, как Г. Арбатов, не знал всей совокупности взглядов отечественных авторов относительно причин и результатов окончания "холодной войны", тем не менее, остается фактом, что в послесловии к книге Киссинджера он опирается на мнение Э. Хобсбома, чтобы констатировать: "На пути - мне не нравится выражение "новый мировой порядок", - к новой системе международных отношений предстоит найти разрешение хотя бы наиболее опасных из этих конфликтов и создать механизмы их урегулирования и предотвращения. Механизмы не односторонние, не означающие предоставление одной или нескольким державам роли "всемирных полицейских", а основанные на более или менее широком консенсусе. В рамках существующих или вновь создаваемых международных организаций - как глобальных, так и региональных.
Другая задача - освободиться от тяжелого груза наследия "холодной войны". И, прежде всего, от неимоверных избытков расползающегося внутри обществ и по миру оружия, передаваемого, продаваемого, теряемого, краденого или взятого силой и часто попадающего не в те руки. Равно как установить жесткий контроль над промышленностью, производящей это оружие, и над специалистами, которые умеют его производить, организовывать его производство. В целом - обуздать, а затем и покончить с милитаризмом, отравившим в годы "холодной войны" все стороны жизни общества и международных отношений" .
И в этой связи Г. Арбатов формулирует свой главный вывод о "фундаментальной слабости" книги Киссинджера, представлявшей собой, по его мнению, "попытку вогнать будущее в прокрустово ложе внешнеполитических концепций прошлого". По всей видимости, такое заключение делается, исходя из мысли американского автора, что в многополярном, испытываемом на прочность национализмом мире новый международный "порядок должен возникнуть в основном, как и в прошлые столетия, из примирения и балансирования национальных интересов".
Российский ученый не замечает, что "идеалист" Киссинджер в стремлении создать собственную концепцию мирового порядка переходит на "реалистические" позиции, характеризует постбиполярный мир как полицентричную систему, в которой США, при всем их могуществе, не могут сосредоточить в своих руках все нити управления делами современного мира. Да и не должны, как он считает, к этому стремиться. А сам Арбатов, подчеркивая реалистичность своих рассуждений, скатывается к идеализму, ставя перед современными международными отношениями утопическую задачу покончить с милитаризмом, уповая на деятельность глобальных и региональных организаций. В этом сказывается приверженность Г. Арбатова так называемым общечеловеческим ценностям и концепции "нового политического мышления", одним из создателей которой он сам и являлся.
Предложенное в свое время М.С. Горбачевым "Советскому Союзу и всему миру", "новое мышление" было с одобрением встречено западными странами, однако они сделали это, оставаясь на прежних позициях неореализма в ориентировании своих внешнеполитических курсов. Характерно, что Г. Арбатов формулирует свою позицию уже после того, как стало более или менее консенсусным мнение, согласно которому потеря СССР национально-государственных ориентиров в годы "перестройки" послужила основной причиной внешнеполитического краха Советского Союза в 1989-1991 гг.
Безусловно, в книге Г. Киссинджера есть множество положений, которые уже были подвергнуты или могут быть подвергнуты специалистами обоснованной и объективной критике. Прав во многих случаях в формулировании своих научных претензий к труду американского коллеги и Г. Арбатов. Но в двух случаях с ним трудно согласиться, вернее, вовсе нельзя согласиться:
- во-первых, речь идет о "фундаментальной слабости", обнаруженной в рецензируемой книге. То, что Арбатов считает "протаскиванием" прошлого в будущее, на языке профессиональных историков называется принципом историзма, когда ученый соотносит новые явления общественной жизни с историческим прошлым и его уроками, пытаясь обнаружить "связь времен" и на этом основании строить прогностические картины будущего. Мысль Э. Хобсбома о том, что будущее "не может быть продолжением прошлого или настоящего", с какой-то точки зрения и может считаться оригинальной, но она ненаучна, ибо представлять себе будущее человечества как нечто, не имеющее начал в его прошлом и настоящем, просто неверно.
Если даже речь идет о принципиально новом цивилизационном этапе развития человечества, то есть о постиндустриальной эпохе, то и в этом случае вряд ли стоит представлять дело таким образом, что человечество "с вечера на утро" проснется в новом мире, живущем по иным законам и правилам. Тем более не стоит упрощать попытку Киссинджера увидеть полицентричный мир ХХI века в свете исторического опыта века ХIХ, и не в свете характерного для того периода так называемого "европейского концерта", а в ракурсе господствовавшего тогда в международных отношениях принципа равновесия сил. Нелишне в этой связи будет вспомнить, что как принцип равновесие сил было зафиксировано в Вестфальском мирном договоре 1648 г. и затем в тех или иных моделях воспроизводился во всех известных системах международных отношений (Вестфальской, Венской, Версальской, Потсдамской);
- во-вторых, можно подписаться под всеми замечаниями и претензиями, а также моментами солидарности, формулируемыми Г. Арбатовым в тех случаях, когда он обращается к киссинджеровским интерпретациям проблем России, прошлой и современной. Но все они связаны по существу с одной, но существенной неувязкой. Когда Киссинджер обращается к российским сюжетам, он в каждом конкретном случае исходит из американских интересов и того международного порядка, который должен, по расчетам автора, обеспечивать наиболее благоприятные условия для реализации национальных интересов США. Поэтому кажутся вполне оправданными его обращение к тем фактам и таким их оценкам, которые соответствуют общей схеме предлагаемого им нового мирового порядка. При таком подходе к делу критика отдельных фактов из истории России или ее политики правомерна и имеет смысл, если она осуществляется также в соответствии с какой-то концептуальной основой, позволяющей оспаривать те или иные обобщения или интерпретации американского автора. Арбатов это понимает и в конце своих рассуждений о книге Киссинджера задается вопросом - а что можно предложить взамен идеям американского ученого? И вынужден сам же ответить: "Сегодня, наверное, ни у кого насчет будущего международных отношений, насчет "нового мирового порядка" нет законченной концепции". И далее расписывается в своей неправоте, связанной с высказанным замечанием о "фундаментальной слабости" книги Киссинджера: "Да и не может быть - мы вступаем в мир, где старый опыт, как правильно говорит Киссинджер, не может дать ответа на все вопросы" .
Г. Киссинджер в своей книге "Дипломатия" создал, исходя из собственного понимания закономерностей исторического развития, концепцию нового мирового порядка, который должен был утвердиться в мире, обреченном на лидирующую роль США. Это был академический вариант устройства постбиполярного мира, родившегося после крушения Советского Союза, наиболее умеренный и реалистичный среди всех проектов мирового переустройства, появившихся на волне торжествовавшей антикоммунистическую победу Америки. К сожалению, вместо предлагавшегося Г. Киссинджером поиска новых принципов и норм поддержки порядка в многополярном мире, США стали активно приспосабливать возникшую ситуацию своей исключительной сверхдержавности для утверждения американской гегемонии в современном мире.
Для этого США в собственных интересах воспользовались "гуманитарным правом", предполагавшем возможность внешнего вмешательства мирового сообщества под эгидой ООН во внутренние дела отдельных стран в случае проявления в них признаков этнических чисток или геноцида. Игнорируя при этом такие ценности международной жизни, как суверенитет, равноправие государств и невмешательство в их внутренние дела, США, в частности, превратили гуманитарное право в инструмент дискриминации и расправы с теми государствами, которые не соглашались с диктатом Вашингтона в международных отношениях.
В "Стратегии национальной безопасности США для нового столетия", разработанной и принятой Вашингтоном в 1999 г., этот курс был сведен к следующим положениям:
- "национальные интересы США стоят выше любых других факторов при принятии необходимых решений военно-политическим руководством страны;
- под национальными интересами понимается, в конечном счете, собственная выгода - в политике, экономике, торговле, военной сфере, науке и технике;
- национальные интересы начали трактоваться Вашингтоном исключительно широко и как фактически не имеющие географических, национальных или иных рамок;
- не территориальная экспансия, как это было в недалеком прошлом, а достижение неоспоримого экономического влияния в избранных для этого странах и регионах, обеспечение высокотехнологического производства и необходимого человеческого "капитала" составили суть предпринимаемых мер по обеспечению регионального и мирового господства;
- ведущие позиции Вашингтона во всех перечисленных сферах должны были обеспечивать США долгосрочное глобальное лидерство;
- глобальное лидерство США намерены реализовывать на основе механизмов евро-атлантической солидарности, укрепления и использования в этих целях НАТО;
- глобализация использовалась как предлог и оправдание права США вмешиваться во внутренние дела других государств, пренебрегать понятиями национально-государственных границ, "наказывать непослушных";
- важнейшим средством глобализации политического и экономического влияния США выступают информационные технологии;
- достижение максимального контроля над информационными технологиями - обуздание стихийного характера глобализации - одна из важнейших задач Вашингтона;
- Вашингтон предпринимает ряд мер по защите от негативных факторов процесса глобализации - роста терроризма, организованной преступности, наркобизнеса;
- эти негативные факторы, однако, не несут угрозы устоям государственности и основам национальной безопасности США, что поощряет их усилия по установлению нового мирового порядка" .
В 2002 г. была разработана новая внешнеполитическая доктрина США, названная "стратегией смены режимов". Она предусматривала выделение среди стран мирового сообщества "неблагонадежных" государств, применительно к которым провозглашалась необходимость открыто добиваться отстранения стоящих у власти правительств путем разнообразных методов, в том числе и при помощи вооруженной силы. "Неблагонадежные" страны все вместе были названы Дж. Бушем-младшим "осью зла", к которой были отнесены Ирак, Иран и Северная Корея. В случае согласия с этой доктриной других государств, она могла стать основополагающей нормой международного порядка современности .
Американский мыслитель в "Дипломатии" не скрывает своей убежденности в том, что главным фактором глобализации, преобразующей современный мир, были США, что "они же больше других выиграли от сил, выпущенных ими на волю". Надежды многих аналитиков, что экономический рост и новые информационные технологии более или менее автоматически введут мир в эпоху глобального благосостояния и политической стабильности, он называет иллюзорными. "Мировой порядок, - писал Киссинджер в книге "Нужна ли Америке внешняя политика?", - требует некоего согласия. Оно предполагает, что различия между теми, кто преуспевает и теми, кто чувствует себя обделенным (и потому способен угрожать стабильности и прогрессу), должны оставаться такими, чтобы отставшие сохраняли возможность обеспечивать свое развитие собственными силами. При отсутствии таких перспектив нестабильность как внутри отдельных государств, так и в мире в целом будет нарастать". Взрывы яростного антиглобализма, по его мнению, звучат предупреждениями международной экономической системе, которая может столкнуться с кризисом легитимности. "Индустриальные демократии должны сохранить и умножить те исключительные достижения, которые породили глобализацию, - формулирует Киссинджер свой рецепт выхода из складывающейся нестабильной ситуации. - Но в перспективе они смогут обеспечить это только в том случае, если дополнят экономические аспекты глобализации политическими конструкциями соответствующих масштабов и прочности" .
Название последней книги Генри Киссинджера кажется сознательной провокацией. Кто может усомниться в положительном ответе на этот вопрос? Тем не менее, автор книги ставит и решает в ней вполне практические задачи. В центре его анализа оказались два ключевых вопроса - почему Америке нужна новая внешнеполитическая концепция и каковы должны быть цели внешней политики после окончания холодной войны? После распада биполярной системы Америка оказалась единственной сверхдержавой, способной оказывать влияние на остальных акторов в условиях изменившегося миропорядка. Однако бывший госсекретарь подчеркивает: "В 1990-е годы американское превосходство основывалось не на стратегическом планировании, а скорее на ряде сиюминутных решений, принятых для удовлетворения требований электората, а в экономической сфере - вытекавших из технологий и беспрецедентного роста американского ВВП" . Американскому политическому истеблишменту дело стало представляться таким образом, будто США не нужна серьезная крупномасштабная внешняя политика, что можна ограничиться простым реагированием на вызовы и угрозы будущего по мере их возникновения.
Критикуя подобные умонастроениями, Киссинджер предлагает концепцию внешнеполитического поведения США в рамках "четырех международных систем" или стратегических направлений, существующих и по настоящее время :
- первое направление - это взаимоотношения Соединенных Штатов с "миром демократий", то есть фактически со странами Западной Европы и Западного полушария. Он полагает, что в связи с изменениями международной системы: распадом Советского Союза, объединением Германии и формированием европейской идентичности, возникла необходимость в корректировке внешнеполитической стратегии США. Объединяющаяся Европа, как пишет автор, все более болезненно реагирует на вмешательство Соединенных Штатов в свои внутриполитические проблемы и унилатерализм при решении некоторых международных вопросов. Поэтому зачастую рассматривает дальнейшую интеграцию, как политико-экономическую (ЕС), так и военную (ЗЕС), в качестве механизма противостояния устремлениям США. "При определении своей идентичности, - пишет Киссинджер, - европейские государства являются заложниками своего исторического опыта". Они связывают дипломатию с системой баланса сил и отвергают идею "универсального блага", которой руководствуются США
Автор настаивает на необходимости атлантического сотрудничества, поскольку даже при отсутствии единой угрозы геополитика как элемент международной политики отнюдь не исчезла. Сотрудничество необходимо, поскольку без Соединенных Штатов Европа станет "заложником Евразии", погрязшей в конфликтах, и непосредственной мишенью радикальных и революционных течений. США, в свою очередь, "отделившись" от Европы, окажутся островом вне границ Евразии. Кроме того, сотрудничество необходимо и для снижения угрозы глобального экономического кризиса, возможно, наиболее для современной демократии. Автор призывает также не забывать о таком факторе, как современная Россия, которая долгое время "являлась угрозой международной стабильности". Признавая наличие демократических тенденций в российской политике, Киссинджер призывает не забывать об сохраняющихся имперских амбициях России. Поэтому США и их европейским союзникам необходимо, с одной стороны, давать России ощущение участия в принятии международных решений, в особенности в области безопасности, но в то же время не забывать, что "необходимость сохранения баланса сил не исчезла с прекращением холодной войны" Таким образом, автор призывает европейские державы основывать свою политику не только на сиюминутных интересах, но и в соответствии с глобальными вызовами и угрозами, каковыми являются терроризм, торговля наркотиками и экономическая нестабильность;
- второе направление - взаимоотношения с такими азиатскими державами, как Индия, Китай, Япония, Корея и др., которые, по мнению автора, можно объединить под общим наименованием "мир равновесия" При характеристике азиатского региона Киссинджер делает акцент, прежде всего, на его значении в экономическом плане. "В то время как Азия вовлечена в мировую экономику, она лишена региональной структуры, позволяющей сдерживать экономическую и финансовую нестабильность". Баланс сил в этом регионе слишком разнообразен и сложен, в связи с чем азиатские государства гораздо более склонны к силовому решению конфликтов, нежели Европа. Именно поэтому Америка должна сохранять свое присутствие в этом регионе, чтобы не допустить формирования коалиции недружественных государств. Кроме того, демократическая система правления практически нехарактерна для большинства азиатских государств.
Киссинджер предлагает отказаться от ненужных слоганов при определении внешней политики в азиатском направлении и действовать на основании следующих принципов.
а) в число американских национальных интересов входит недопущение доминирования какого-либо одного государства в этом регионе и урегулирование или смягчение внутриазиатских конфликтов;
б) необходимо проводить внешнюю политику, совместимую с национальными интересами крупнейших государств, чьи устремления не противоречат американским;
в) автор пишет о необходимости сбалансированного диалога с Японией, Индией и Китаем, государствами наиболее развитыми технологически;
г) США должны не допускать распространения ядерного оружия. В особенности это касается таких государств, как Индия и Пакистан.
д) наконец, достижение стабильного мирового порядка невозможно только при помощи политики бонапартизма. США должны контролировать этот регион без видимого доминирования и играть решающую роль в предотвращении угроз системе международных отношений, не занимая при этом положения центрального арбитра;
- третье направление связано с регионом Ближнего Востока, который Киссинджер причисляет к "меняющемуся миру" Ближний Восток и Африка рассматриваются автором в отдельной главе. Это наиболее проблемные регионы, поскольку конфликты здесь основаны на религиозных и идеологических противоречиях. Это усугубляется наличием у отдельных государств Ближнего Востока стратегических энергетических ресурсов, неустойчивостью политических режимов, далеких от демократии, агрессивностью внешней политики. В исторической ретроспективе автор рассматривает взаимоотношения с Ираком и приходит к выводу, что сбалансированный внешнеполитический курс по отношению к этому государству был невозможен до тех пор, пока у власти находится Саддам Хусейн;
- четвертое направление - отношения с африканским континентом, относимым Киссинджером к той же категории. Парадоксом в отношениях с Африкой является то, что этот континент представляет собой большую трудноразрешимую проблему, тогда как концепцию ее разрешения очень сложно сформулировать. Среди африканских стран Киссинджер выделяет такие государства, как Южная Африка и Нигерия, относительно которых можно говорить о неком демократическом развитии, в то время как для остальных государств совершенно реальны случаи гражданских войн, геноцида и голода. Кроме того, с африканским континентом связана и все более усиливающаяся проблема распространения СПИДа. В данном случае автор говорит о необходимости объединения усилий ООН, неправительственных организаций и других международных институтов для разрешения этих проблем. Он также допускает необходимость ограниченного военного вмешательства в этом регионе.
Говоря о глобализации, автор указывает на ее роль в разрушении так называемого nation-state (государства-нации), отмечая бесспорные экономические преимущества этого процесса. Однако для сохранения этих преимуществ необходима координация действий всего мирового сообщества, считает автор.
В последней главе своей книги ученый рассматривает проблемы мира и справедливости. Это своего рода попытка оправдать многочисленные высказывания в духе политического реализма, дипломатичный поклон в сторону поддержки демократических принципов и сохранения мира, которое может обеспечить лишь американское государство. Политику "нового интервенционизма" Киссинджер изящно оправдывает, указывая на то, что "Вестфальский порядок находится сегодня в состоянии системного кризиса. Невмешательство во внутренние дела других стран отброшено в пользу концепта всеобщей гуманитарной интервенции или всеобщей юрисдикции не только США, но и многими западноевропейскими странами" .
Однако если обобщать, то сквозная тема новой книги Киссинджера звучит так: даже оставшись единственной сверхдержавой, доминирующей в мире и в военном, и в экономическом отношении, Соединенные Штаты не должны прибегать в дипломатии к методам диктата. Необходима сбалансированная разумная внешнеполитическая доктрина, основанная на национальных интересах США, но также и на принципах демократии и сотрудничества.
Книга Киссинджера увидела свет несколько раньше событий 11 сентября, которые, как представляется, стали в том числе и ответом на поставленный им вопрос, а отчасти вообще отменили необходимость его постановки. Таким образом, развитие событий лишний раз подтвердило заключительный тезис автора о том, что будущая конфигурация мирового порядка будет зависеть от того, смогут ли различные государства и международные организации совместить свою идентичность и сотрудничество с Америкой или же поставят себя в оппозицию. Говоря другими словами, разделят ли они взгляд США на будущее устройство мировой системы или нет.
После десяти лет осторожных формулировок и после сентября 2001 г. в американском внешнеполитическом лексиконе появились новые термины. Крупнейшие политические фигуры, формировавшие идеологию американского государства, заговорили об имперском периоде в истории Соединенных Штатов. Американская мечта о создании "града на холме", идеала развития и общежития человечества, о котором размышлял еще в 1630 г. первый губернатор штата Массачусетс Джон Уинтроп, получила свое воплощение. США в своей международной деятельности стали руководствоваться миссионерскими целями, имея в виду преображение мира в соответствии со своими стандартами. Применительно к России эта идея, согласно С. Коэну, возобладала в США с 1992 г. - первого года постсоветской эры и последнего года президенства Дж. Буша-старшего . Вашингтон по существу организовал "крестовый поход" во имя "России, которая нам нужна". В апреле 1992 г. в США состоялась встреча представителей бизнеса, средств массовой информации, академического сообщества, обсуждавших американскую стратегию в отношении постсоветских стран. Они рекомендовали правительству Соединенных Штатов и их союзникам "принять самое непосредственное участие в процессе трансформации экономической и политической жизни в государствах, бывших советскими республиками" .
"Думать о России"; помогать ей, чтобы она не заблудилась в "хитросплетениях ее собственных противоречивых замыслов"; поддерживать Б. Ельцина, который "представляет движение к той России, которая нам нужна" стало в США не только очень модным настроением, но и чрезвычайно выгодным делом. Вице-президент США А. Гор даже "взялся придумать новую Россию" . Другое дело, что и "крестовый поход" против России, и попытки администраций Дж. Буша и Б. Клинтона претворить в жизнь идею "Pax Americana", как свидетельствуют реалии современной международной жизни, в той или иной мере провалились. Клинтоновская внешняя политика не только встретила противодействие в мире, но и стала объектом нелицеприятной критики в самих Соединенных Штатах. Так, патриарх американской внешнеполитической аналитики после Второй мировой войны Дж. Кеннан оценил одно из важнейших решений США о расширении НАТО на восток как "крупнейшую ошибку американской внешней политики после 1945 года" .
В США по проблеме расширения НАТО произошло необычное разделение мнений. Действующая политическая элита в большей своей части поддержала это решение, но научное и экспертное сообщество Америки критически восприняло и саму эту идею, и действия по ее реализации. Известный американский политолог М. Мандельбаум назвал решение о "движении НАТО на восток" "мостом в девятнадцатый век" .. Дж. Кеннан весьма скептически воспринял и право США на "гуманитарную интервенцию", под флагом которой они осуществили агрессию против Югославии, заявив: "Вся эта тенденция выставлять себя как центр политической мудрости и как наставника большей части света представляется мне непродуманной, амбициозной и нежелательной" .
Характерно, что практически такую же позицию в этом вопросе занял и Г. Киссинджер. В майском номере журнала "Ньюсуик" за 1999 г. он писал: "В Рамбуйе не было переговоров. Это был ультиматум, обозначивший явный поворот в политике администрации, которая пришла к власти, провозгласив приверженность Уставу ООН и многосторонним процедурам. Трансформация альянса из организации коллективной обороны в союз, готовый силой навязывать свои ценности, произошло в те же месяцы, когда три бывших советских сателлита стали членами НАТО. Это обесценило гарантии, многократно дававшиеся США и их союзниками о том, что России совершенно нечего опасаться расширения НАТО, поскольку альянс по уставу является сугубо оборонительной организацией".
Операцию США в Косово бывший госсекретарь США оценил сквозь призму одного из "запретительных законов" И. Канта, сформулированных великим философом применительно к международным отношениям, когда между государствами "немыслима война с целью наказания, поскольку между государствами отсутствуют отношения начальника и подчиненного". "Война в Косово, - писал Г. Киссинджер, - объясняется правом международного сообщества или, по крайней мере, НАТО наказывать правительство за жестокое обращение с собственным народом. Но мы не делали так в Алжире, Судане, Сьерра Леоне, Хорватии, Руанде, на Кавказе, в курдских регионах и многих других местах" .
Сейчас многие в мире разделяют убеждение, что "объективная тенденция развития цивилизации идет к многополюсности, и ей нет разумной альтернативы" . Как сама собой разумеющаяся при этом принимается идея, что России отведено место одного из полюсов - центров мощной "политической гравитации" в полицентричном мире. Однако совершенно не очевидно, как считает А. Коновалов, что наша страна в ближайшем будущем будет в состоянии играть роль достаточно влиятельного субъекта силы и политического притяжения. "Впервые за длительный исторический период, - пишет этот автор, - Россия окружена странами и регионами, развивающимися быстрее и динамичнее, чем она сама. И полюсы будущего многополярного мира формируются в непосредственной близости от российских границ. Если России не удастся в короткий срок создать мощные внутренние центростремительные силы, способные преодолеть экономическую и политическую аморфность, превосходящие внешние воздействия политических полюсов, то можно ожидать, что в полном соответствии с законами физики и политической логики Россия будет "разорвана" между более динамичными полюсами многополярного мира" .
В такой постановке вопроса место, отводившееся Г. Киссинджером в его "новом мировом порядке" России, кажется весьма перспективным и благоприятным. И все же между этими двумя прогнозами нет никакого противоречия. Американский ученый и политический деятель, считая Россию одним из решающих участников международной жизни в постбиполярном мире, прекрасно отдавал себе отчет в том, что может случиться с мировым порядком, если эта страна дезинтегрируется. Оптимист по натуре, Киссинджер даже не стал рассматривать всерьез такого сценария. Зато современный американский эксперт Т. Грэхем по этому поводу высказался следующим образом: "Вряд ли мы являемся свидетелями геополитического и геоэкономического сдвига исторического масштаба, в результате которого Россия будет во все меньшей степени выступать игроком на мировой арене и возникнет угроза превращения этой страны в объект соперничества между более развитыми и динамичными державами. Но если подобный сдвиг действительно произойдет, он будет иметь далеко идущие последствия для всех соседних с Россией регионов и, таким образом, для наших глобальных стратегических интересов. И поэтому было бы с нашей стороны вполне разумно задуматься над тем, что будет представлять мир без России" .
Позиция Т. Грэхэма отражала стремление пришедшей в январе 2001 г. к власти новой администрации президента Дж. Буша-младшего. Он намеревался "поставить Россию на подобающее ее уменьшившемуся геополитическому весу место в череде американских внешнеполитических приоритетов" . В это время пресса США действительно перепевала идеи о необоснованности "непомерных международных амбиций России" и "ее катастрофической слабости". В определенном смысле символом этого периода была история с секретарем союзного государства Белоруссии и России П.П. Бородиным. Его арест в Швейцарии по требованию США не мог не быть согласован с самой высокой инстанцией, то есть с президентом. 107-й в истории страны конгресс США начал свою деятельность с двух антироссийских резолюций, касавшихся военных действий России в Чечне и ее отношений с Кубой. Вашингтон не скрывал, что скоро настанет черед и двух весьма щекотливых вопросов, в которых Буш "решил быть твердым" - выхода из американо-российского договора о запрете на национальную ПРО и приема в НАТО бывших советских республик.
Однако апрельский кризис (2001) в американо-китайских отношениях продемонстрировал, что "ставить на место" Россию еще рано, да и неразумно, так как это могло привести к возникновению оси Москва-Пекин, что отнюдь не соответствовало американским интересам. "Грубо реалистический подход" к России, как был квалифицирован этот американский курс, потребовал своей коррекции. Американская сторона продемонстрировала подобное желание во время встречи президентов Дж. Буша и В.В. Путина в Любляне в конце мая 2001 г., куда российский президент прибыл из Шанхая. Тенденция выстраивания более уравновешенных американо-российских отношений получила энергичное развитие после атаки террористов на США 11 сентября 2001 г.
Президент Путин увидел в жаждущей отмщенья после сентябрьского террористического нападения Америке союзника в борьбе с международным терроризмом и позволил себе воспользоваться таким историческим шансом. Он принимает решение о внешнеполитическом повороте в сторону сближения с Западом. Весьма конкретные действия России в рамках антитеррористической коалиции привели к изменению взгляда многих американцев и их союзников на Российскую Федерацию, ее потенциал и роль в мире. Крутой вираж Путина во внешней политике в целом был одобрен общественным мнением России. В США выявились сторонники и противники не только союзнических, но и партнерских отношений с Россией. Среди первых бывший посол Америки в Москве Дж. Мэтлок важность России для Америки видел в том, что она скорее способна укрепить, чем ослабить безопасность США. "По этому критерию Россия может скорее помочь, чем навредить Соединенным Штатам, а сейчас мы нуждаемся во всевозможной помощи". Американский дипломат отмечает "исключительное по значимости географическое положение России, что делает ее бесценной в отражении прямых угроз американской безопасности. Размышления типа "великая" или "невеликая" она (Россия - М.М.) бессмысленны. Америка попросту нуждается в сотрудничестве с Россией для обеспечения своих национальных интересов".
Двое также известных знатоков России и американской стратегии в этом направлении Д. Йергин и Т. Густафсон были откровенны в определении главной стратегической задачи Вашингтона: "Если Россия восстановит свою экономическую и военную мощь, она станет конкурентом и соперником США; это будет не идеологическое соперничество, а соперничество великих держав". Они высказали удовлетворенность политикой, суть которой сформулировал Дж. Хэзлем: "Простым фактом является вытеснение России на задворки Европы, чего не может скрыть никакая казуистика". Не случайно поэтому в России возникают подозрения, что ее стратегические интересы не принимаются в расчет, что формирующийся современный международный порядок может оказаться не совсем или совсем некомфортным для нашей страны.
И все же укрепившееся в последние годы международное положение страны давало все основания для того, чтобы смотреть в будущее с оптимизмом. Возрождающаяся Россия явно была настроена на то, чтобы мировой порядок ХХI века был окрашен и в цвета российского флага, который должен уважаться в мире в такой же степени, в какой государственные символы других стран намерена чтить сама Россия. Находясь в преклонном возрасте, Г. Киссинджер продолжает влиять на международную политику своей страны. Он высказывается за участие России в политической системе НАТО, но с оговорками, что Российская Федерация может быть включена в эту организацию только через несколько лет после стран Прибалтики и при условии, что "ее внутриполитическое развитие будет прогрессировать и дальше".
"С принятием России в НАТО Североатлантический союз превратится в мини-Организацию Объединенных Наций либо в антиазиатский, особенно антикитайский союз западных индустриальных демократий, - отмечает Киссинджер в своей книге "Нужна ли Америке внешняя политика?" - Русское членство в Европейском союзе, с другой стороны, разъединило бы два берега Атлантики. Такой шаг неизбежно подтолкнет Европу к поиску отличной от американской позиции... Более тесные отношения России с Европой, чем у Европы с США (или просто сравнимые), вызовут кризис в трансатлантических отношениях, вот почему Путин так обхаживает некоторых из американских союзников". Самый талантливый американский теоретик и практик американской внешней политики последних десятилетий напоминает правящей элите своей страны, что "забота Америки о сохранении баланса сил не улетучилась с окончанием "холодной войны".
В июле 2001 г. Киссинджер выступил против наделения слишком большими прерогативами Гаагского трибунала, призванного судить военных преступников. В этом контексте он ввел в обиход термин "судейская тирания", подчеркнув, что на смену диктатуре правительств может прийти диктатура международного суда, напоминающего "инквизицию и воскрешающая времена охоты на ведьм".
В принципе, Г. Киссинджер принадлежит к той группе политиков, деловых людей и аналитиков США, которая в ощутимой мере симпатизирует молодой российской демократии, разделяет часть ее иллюзий и не уверена, что крайнее ослабление России на руку Западу, не знающему как гасить конфликты на огромном постсоветском пространстве. В век нового возвышения Японии и Германии, непредсказуемого по своим последствиям подъема Китая они вспоминают о том, что Россия нередко выступала геополитическим союзником США. Сильная Россия, как они надеются, получив поддержку Запада, может оказать ему важную помощь в Евразии, имея в виду противостояние растущему исламскому фундаментализму, умиротворяя Индию и создавая противовес КНР. Определенный уровень помощи России, открытие перед ее студентами дверей западных университетов, предоставление ее промышленности части западных рынков полностью совпадали бы со стратегическими интересами Запада в XXI веке. Христианская религия, ставшая общим наследием классическая литература, растущая значимость российской кладовой сырья - все это сближало, готовило вступление Кремля в "семерку", Москвы - в ВТО, России - в ОЭСР. По их мнению, принадлежность России к индустриальному Северу может оказаться решающим фактором глобального противостояния по цивилизационному или технологическому признакам.
Эта группа не поддержала бы открытой реинтеграции постсоветского пространства (тем более под красными знаменами), но она не увидела бы трагедии в восточнославянском или евразийском союзе, отражающем исторические реальности и не направленном против Запада (если только Запад сам не вызовет своим неприятием происходящих в России процессов). Как они думают, Запад должен найти успокоение в том, что Россия еще не скоро будет посягать на весомую долю на рынках наукоемких товаров, а отсутствие конкурентного ожесточения - залог ее приемлемости в качестве регионального лидера Северо-Восточной Евразии.
Г. Киссинджера в нашей отечественной литературе причисляют к числу американских мондиалистов, хотя это и не совсем верно. Прежде всего, этот ученый отвергает мондиалистскую идею, согласно которой религиозные, этнические, национальные и культурные факторы на современном этапе потеряли свое какое-либо значение в международных отношениях. По мнению же Киссинджера, после крушения биполярной системы государства-нации стали гораздо чаще и четче формулировать и отстаивать собственные интересы, что стало серьезнейшим препятствием для мондиализации мира. Более того, он выступает против однополярного мира, который представляется ему невозможным, и предпочитает анализировать реалии многополярного мира, основанного на балансе сил, а не на господстве какой-либо одной сверхдержавы.
Бывший госсекретарь США отмечает ущербность для самой страны и опасность для мира политики триумфализма США, которую проводят их лидеры. Так, о сотрудничестве США и Западной Европы он пишет: "Любой, кому небезразлично будущее атлантических взаимоотношений, должен все же признать, что определенная доля ответственности лежит на Соединенных Штатах с их, если можно так выразиться, триумфализмом. Слишком сильна тенденция отождествления сотрудничества с послушным следованием американским требования; слишком часто в отношении с нашими близкими союзниками в ход идут установки, взятые из американского внутреннего законодательства; слишком слабо осознаются потребности обществ, вынужденных привыкать к потере былого превосходства".
В монографии "Дипломатия" Киссинджер высказывался о России как перспективной стране, которая может занять свое место в системе баланса сил постбиполярного мира. В книге "Нужна ли Америке внешняя политика? " он констатирует: "Спустя десять лет после поражения коммунизма Россия, несмотря все западные призывы и многие миллиарды долларов помощи, столь же далека от нормально функционирующей рыночной экономики, как и от демократических институтов". И все же он продолжает видеть в ней важного партнера США, в связи с чем пишет: "В первую очередь нужно постараться, чтобы к мнению России с уважением прислушиваться в возникающей системе международных отношений, необходимо сделать все для того, чтобы Россия почувствовала, что она участвует в принятии многосторонних решений, особенно касающихся ее безопасности". И далее: "Любой серьезный историк признает важную роль России в построении нового мирового порядка, отнюдь не поощряя ее возврата к прежней исторической модели". И здесь можно отметить, что большинство западных мондиалистов предпочитают вообще не рассматривать Россию как сколько-нибудь серьезную силу, они настроены враждебно по отношению к ней, полагая ее преградой на пути к стратегическому контролю над Евразией.
22 декабря 2007 г. "Комсомольская правда" опубликовала русский перевод интервью Генри Киссинджера, данного журналу "Тайм" по случаю присуждения президенту Российской Федерации В.В. Путину титула "человека года". В нем, отвечая на вопрос "Что России может дать партнерство с США?", Киссинджер заявил: "Безопасность, престиж и экономическое сотрудничество. Россия не имеет естественных союзников нигде. Она традиционно не имела добровольных союзников нигде, где бы ни стояли ее войска. В историческом плане она отождествляла свое величие с экспансионистской внешней политикой. Это завершилось вместе с "холодной войной". В.Т. Третьяков усматривает в этих словах Киссинджера "типичный пример того, как даже самые трезвомыслящие американские политики и аналитики "чуть-чуть" корректируют реальность в свою пользу и ради умаления других, особенно конкурентов".
Партнерство с США не может дать России безопасность, полагает отечественный автор, так как рост антиамериканских настроений во всем мире таков, что именно союзники США оказываются в наибольшей опасности. Кроме того, во все времена российской истории, в том числе и советской, престиж России никогда не был связан с партнерством с американцами. Что касается естественных союзников, то это у Соединенных Штатов, кроме Великобритании и Канады, никогда и нигде не было, ибо вся история США - это постоянная внешняя экспансия, не только военная, а абсолютно всеохватная, причем после окончания "холодной войны" только усилившаяся .
Для Киссинджера, как в "старые добрые времена", не существует никаких абстрактных идей, а есть только политика, учитывающая реальные возможности и реальные интересы США в том или ином регионе. Больше всего он боится, что новые идеи "вполне могут ознаменовать новую эпоху, когда вмешательство во внутренние дела других государств станет повсеместным, что повлечет за собой непредсказуемые последствия" . "Чтобы причислить гуманитарные интервенции к приоритетам американской внешней политики, - отмечает Киссинджер - необходим ряд условий:
- этот принцип должен применяться повсеместно;
- направленные на его реализацию действия должны поддерживаться американским общественным мнением;
- они должны получить также одобрение мирового сообщества;
- и, наконец, следует принимать во внимание исторический контекст" .
Но в большинстве случаев современная американская администрация не придерживается ни одного из этих условий, в том числе и не особенно оглядывается на американское общественное мнение. Киссинджер предлагает интересный анализ того, как менялись взгляды американского истеблишмента и других представителей западного мира, все дальше уходивших от realpolitik к идеям реализации некоего мессианского представления о необходимости осчастливить все народы, помочь им обустроить жизнь в соответствии с американскими стандартами демократии. На современном этапе, отмечает Киссинджер, доктрина гуманитарной интервенции приобрела парадоксальный характер: это универсальный принцип, не имеющий всеобщей поддержки, и он резюмирует свою позицию словами Г.К. Честертона "добродетель обезумела".
