Алексей Власов: Россия и Центральная Азия: упущенные возможности и новые перспективыНазад
Алексей Власов: Россия и Центральная Азия: упущенные возможности и новые перспективы
Какую роль играет Россия в Центрально-Азиатском регионе? С какими образами ассоциируется политика Москвы в ЦАР? Что является стержнем этих отношений: трудовая миграция, многомиллионные кредиты или "российский зонтик" безопасности?
Попробуем дать ответы на эти вопросы, отталкиваясь от тезиса о том, что по мере дальнейшего ослабления экономических, политических и социальных связей, сохранявшихся еще со времен существования СССР, меняется и отношение к России в регионе, его начинают определять принципиально иные мотивы и устремления, чем это было еще 10-12 лет назад. В этой связи формирование позитивного образа России на пространстве бывшего Советского Союза должно стать одной из стратегических целей российского руководства.
Решение этой задачи требует большей системности, заметного увеличения ресурсных вложений и применения качественно новых инструментов продвижения позитивного образа страны - более гибких и эффективных, связанных с механизмами т.н. "soft power" ("мягкой силы").
Образы России в общественном восприятии
Рассуждая об интересах Москвы в этом сложном и динамично меняющемся регионе, мы часто оставляем в стороне не менее важный вопрос - как воспринимается политика Кремля и образ современной России не политическими элитами, а на уровне широких общественных кругов Казахстана, Узбекистана, Киргизии, Туркмении, Таджикистана.
Прежде всего, попытаемся ответить на вопрос: можно ли говорить о существовании одинаковых стереотипов в восприятии России во всех странах Центральной Азии, или же это отношение сугубо индивидуально для граждан каждого из государств региона?
Например, существует мнение, что в Казахстане, который является основным стратегическим партнером России, доминирует более позитивный взгляд на настоящее и будущее двусторонних отношений, чем в Узбекистане, власти которого в последнее время склоняется в сторону приоритетного партнерства с Вашингтоном. Подобная оценка представляется, по меньшей мере, упрощенной. Проблема далеко не исчерпывается темой геополитического выбора центрально-азиатских элит.
Безусловно, есть некий обобщенный взгляд со стороны, который формирует "универсальный образ" России вне зависимости от специфики страны. Например, в большинстве государств региона не только элиты, но и значительная часть простых граждан оценивают политику Москвы как один из главных "ресурсных источников". Прежде всего, российскую политику рассматривают с точки зрения экономической помощи: начиная с предоставления кредитов и заканчивая сотрудничеством в рамках интеграционных проектов - Таможенного союза (ТС) и Единого экономического пространства (ЕЭП).
Но эти механизмы притяжения уже не кажутся достаточно прочными. В настоящий момент у стран региона есть возможность выбора, поскольку источником подобной поддержки может выступать не только Россия, но и Пекин, Вашингтон или Брюссель. И далеко не всегда те условия, которые предлагает российская сторона, выглядят более выгодными, чем предложения внерегиональных игроков. В то же время, Казахстан и Туркмения, обладая значительными запасами углеводородных ресурсов, могут выстраивать намного более самостоятельную политику, чем в 1990-е годы. Согласно "Докладу о международной миграции 2012", который подготовили эксперты Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), численность временных трудовых мигрантов в России вдвое больше, чем в США.
Россия зачастую воспринимается как страна, где мигранты из Центральной Азии находят работу и получают возможность обеспечивать свои семьи. Согласно "Докладу о международной миграции 2012", который подготовили эксперты Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), численность временных трудовых мигрантов в России вдвое больше, чем в США. При этом за последние восемь лет чаще других на работу в Россию приезжали киргизы, узбеки и таджики. Об этом свидетельствуют данные исследования специалистов Института демографии Национального исследовательского университета "Высшая школа экономики".
На заработках за рубежом находятся около одного миллиона граждан Таджикистана, причем 97% из них работают в Российской Федерации. По данным Международной организации труда, которые приводит "Deutsche Welle", три четверти таджикских мигрантов работают в строительстве, более 100 тысяч - в промышленности и сельском хозяйстве, около 70 тысяч - в сфере торговли и почти столько же в жилищно-коммунальном хозяйстве. О степени зависимости стран Центральной Азии от денежных переводов трудовых мигрантов свидетельствует исследование Всемирного банка, опубликованное в ноябре 2012 года. Первое место в мире по этому показателю занимает Таджикистан, 47% ВВП которого формируется за счет переводов из России. Но есть и обратная сторона медали. Жизнь и работа в России для трудовых мигрантов из ЦАР - это, в том числе, источник риска, поскольку достаточно часто приезжие сталкиваются с различными проявлениями национализма со стороны россиян.
Так, согласно данным исследования Левада-центра 2011 года, 52% россиян считают, что за последние годы стало больше русских, которые разделяют крайние националистические взгляды (таблица 1). 44% россиян считают основной причиной национализма "вызывающее поведение национальных меньшинств" (таблица 1)
Негативная информация подобного рода не только влияет на настроение самих мигрантов - у них зачастую нет выбора. В более благополучном Казахстане все чаще предпочитают отправлять своих детей учиться на Запад. Причинами этой тенденции является не только падение позиций российских вузов в мировых рейтингах, но и рост националистических настроений в российском обществе.
В этом контексте показателен пример участия России в программе "Болашак", формирующей кадровый резерв казахстанской политики. За все годы существования программы обучение в России прошел 741 человек. В то время как вузы Великобритании выбрали для обучения 3031 человек, а университеты США - 2287 казахстанских студентов (таблица 2)
Безусловно, отношение к России в Казахстане, Киргизии и Таджикистане более позитивно, чем в других странах региона. По данным исследования "интеграционный барометр", проведенного Евразийским банком развития, согласно всем опросам общественного мнения, уровень поддержки проектов, направленных на расширение сотрудничества с Москвой (прежде всего, в рамках Таможенного союза и Единого экономического пространства) достигает в Казахстане 80%, в Таджикистане - 76%, а в Киргизии - 67%. Показательно, что и в Узбекистане значительная часть населения поддерживает интеграционные проекты с Россией (67%), однако эти показатели расходятся с официальным курсом, реализуемым политической элитой этой республики.
Для населения Киргизии и Таджикистана ориентация на Россию продиктована причинами прагматического характера. Большая часть опрошенных киргизов и таджиков получила образование еще в советское время, и нынешняя позиция - это не только ностальгия по совместному прошлому, но и понимание очевидного факта: без расширения поддержки со стороны России эти страны едва ли смогут выйти из социально-экономического тупика.
Впрочем, не только старшее и среднее поколение, но и молодежь смотрит на Россию с надеждой. В нынешних условиях трудовая миграция в крупные российские города - это едва ли не единственная возможность повысить свой социальный статус. Пусть даже работать приходится за сравнительно небольшую зарплату в сфере ЖКХ или услуг. Все равно, работы для молодежи в Центральной Азии практически нет. Так, средняя зарплата в Киргизии составляет около 140 долл., тогда как в России неквалифицированные рабочие-киргизы могут зарабатывать 300-400 долл., а квалифицированные - до 1 тыс. долл. в месяц. То же самое можно сказать и в отношении таджикских рабочих.
Нурсултан Назарбаев: "Постепенно казахский государственный язык будет главным языком страны... А русский язык нам всем надо знать. И детям надо это на носу зарубить, потому что казахи через русский язык вышли на мировую культуру".
Восприятие России в Казахстане также в целом позитивно, тем более что именно Россия является главным партнером Астаны по основным интеграционным проектам - Таможенному союзу и Единому экономическому пространству. Официальные СМИ в какой-то мере содействуют поддержанию позитивного образа, акцентируя внимание на "стратегическом партнерстве с Москвой". Союзнический характер российско-казахстанских отношений подчеркивают программы телеканалов "Хабар", "Казахстан", материалы информагентства "Казинформ", газет: "Казахстанская правда", "Литер" и т.д. На законодательном уровне за русским языком закреплен статус официального. Кроме того, в Казахстане сохраняется достаточно серьезное влияние российского информационного поля, как на телевидении (Первый канал, Первый канал-Евразия, канал "Россия", ТНТ и т.д.), так и в сегменте печатных изданий ("Известия-Казахстан", "Новая газета-Казахстан" и др.), особенно это касается приграничных районов.
В цивилизационном плане между двумя странами по-прежнему много общего, что проявляется не только через призму общего советского прошлого. Это касается, в том числе, социо-культурной близости. Хотя по сравнению с 1990-ми годами многие линии гуманитарных коммуникаций заметно ослабли, особенно в сфере образования.
В то же время некоторые представители интеллигенции, ряда молодежных организаций и оппозиционных движений воспринимают Россию как потенциальную угрозу. Причем это касается не только экономических и политических реалий интеграционного проекта, но и гуманитарной составляющей.
Казахские национал-патриоты утверждают, что движение к Евразийскому экономическому союзу - это путь, который неизбежно приведет к утрате национального суверенитета (национальных традиций; языка) возрождению Советского Союза и, в конечном счете, к включению Казахстана в "российскую неоимперию". Много критических или даже резко негативных публикаций о современной России присутствует на страницах оппозиционных изданий, например, в газете "Республика". Выделение постсоветского пространства как приоритетного направления внешней политики России вселяет определенный оптимизм в отношении того, что перемены затронут не только сферу экономики и безопасности, но и всю совокупность социо-культурных связей.
К тому же "евразийская интеграция" с Россией все еще не превратилась в общественный проект. 80% казахстанцев, выступающих в поддержку евразийской интеграции, по большому счету, выступают за углубление сотрудничества с Россией, а к идее экономического союза относятся "позитивно-равнодушно", поскольку плоды интеграции пока еще нельзя ощутить, они просматриваются преимущественно на уровне макроэкономических показателей. В этих условиях тема общих ценностей, гуманитарное взаимодействие, поиск новых мотивов сближения, конечных целей интеграции для Казахстана и России приобретает особое значение. Но, увы, образ будущего евразийской интеграции на сегодняшний день размыт и невнятен.
Что касается поколенческих различий в восприятии партнерских отношений с Россией, то для молодежи в Казахстане и в меньшей степени в Киргизии различия в оценках со старшим и средним поколением могут быть вызваны сугубо прагматическими моментами.
Например, по опросам " интеграционного барометра", только 41% и 32% молодых граждан Киргизии и Казахстана заявили о своем желании обучаться на постсоветском пространстве, прежде всего, в России. В сфере образования конкуренция становится все более жесткой, а отечественные вузы далеко не всегда могут мобилизовать собственные преимущества, вступая в заочный спор с турецкими, китайскими или западными учебными заведениями. Роль диаспоральных структур Усилия по улучшению образа России в Центрально-Азиатском регионе следует сконцентрировать в гуманитарной сфере и направить преимущественно на молодежь.
Кроме того, относительно слабое влияние на формирование образа России в этих странах оказывают диаспоральные структуры. Проблема в их аморфности и отсутствии внутреннего единства. К тому же отток русского населения из региона в 1990-е годы также оказал серьезное влияние на ослабление линий притяжения с Россией. В 1991-1999 гг. миграционная убыль Центральной Азии в обмене с Россией составила 2,6 млн. человек, три четверти которых были славяне, в том числе две трети - русские. В 1989-1999 гг. численность русских в Казахстане уменьшилась с 6,1 до 4,5 млн. (на 26%), в Узбекистане - с 1,6 до 1,2 млн. (на 27%), в Киргизии - с 917 до 603 тыс. (на 34,2%.), а в пережившем гражданскую войну Таджикистане - с 388,5 до 68,2 тыс. (в 5,7 раза). Особый случай - Туркменистан, где в условиях крайне авторитарного режима практически отсутствует достоверная демографическая статистика. По официальным данным, к 1995 г. количество русских здесь сократилось с 334 до 299 тыс., а к началу 2001 г., - до 100-120 тыс. человек (в 2,5-3,0 раза). Удельный вес русских в населении Казахстана за тот же период сократился с 37,4% до 30%, Киргизии - с 21,5 до 12,5%., Узбекистана - с 8,3 до 5%, Таджикистана - с 7,6 до 1,1%, а Туркменистана - с 9,5 до 2%.
Отношение к России в Таджикистане в целом положительное. Но и в этой стране присутствуют те же страхи и фобии как в отношении политики Москвы в регионе, так и в отношении судьбы многочисленных трудовых мигрантов из Таджикистана. Фото: Flickr / damonlynch Ташкентский Свято-Успенский кафедральный собор Намного сложнее говорить о каком-то целостном восприятии образа России в Узбекистане и Туркменистане. Политика официального Ашхабада с момента распада СССР была проникнута идеями изоляционизма, что привело к расхождению не только на государственном уровне, но и на уровне обществ двух стран. Подавляющее большинство туркмен никогда не бывали в России, а информация о нашей стране носит крайне общий характер.
К тому же значительную роль играет жесточайший контроль над информационным полем, который осуществляет официальный Ашхабад. Большинство жителей страны не имеют ни малейшего представления о том, что происходит за пределами Туркменистана, в том числе в России. Коммуникации по всем векторам сотрудничества - образовательному, гуманитарному, социо-культурному, либо отсутствуют полностью, либо сведены до минимума.
Узбекистан является второй по численности русских страной Центрально-Азиатского региона. В 2000 г. численность русского населения в республике оценивалась в 1,2 млн. человек, хотя уже тогда эта цифра вызывала сомнения. По некоторым оценкам, в Узбекистане сегодня осталось не более 500 тыс. восточных славян, численность которых по сравнению с 1989 г. (1,8 млн.) сократилась почти в 4 раза. Значительная часть русских в Узбекистане принадлежит к технической и гуманитарной интеллигенции. Однако достаточно жесткий контроль со стороны властей страны также ограничивает поле коммуникаций с Россией. Все отчетливее проявляются расхождения в оценке общего исторического прошлого и перспектив сотрудничества в будущем. В то же время институты православной церкви, в частности Ташкентская и Узбекистанская епархии, не используются в полной мере в качестве ресурса для формирования позитивного образа России в Узбекистане.
Образ страны и проблемы "мягкой силы"
Небольшие, но многочисленные западные НПО работают в Таджикистане и Киргизии непосредственно в регионах, реализуя конкретные проекты для населения - компьютерной грамотности, правовой поддержки и др.
Проблемы российского влияния в Центрально-Азиатском регионе во многом связаны с тем, что на протяжении долгого времени Кремль уделял явно недостаточное внимание механизмам т.н. "мягкой силы". В странах региона (кроме Туркмении и Узбекистана) действует несколько тысяч представительств иностранных фондов и неправительственных организаций, через которые осуществляются грантовые образовательные программы (USAID, Фонд Сороса, Фонд Конрада Аденауэра и т.д.). Российское образование заметно уступает свои позиции, в особенности на фоне продвижения в регионе западных образовательных структур.
Помимо грантовых программ, осуществляемых через западные фонды, в странах региона открываются такие учреждения, как Американский университет в Центральной Азии. Большой популярностью в Киргизии и Казахстане пользуется сеть турецких лицеев и университетов. Укрепление позиций западного и турецкого образования в регионе происходит на фоне снижения конкурентоспособности представительств российских вузов в Центральной Азии. Деятельность филиалов МГУ в Астане и Душанбе осложяет узость специализации и ограниченность финансирования. Фото: msu.tj Филиал МГУ в Душанбе (Таджикистан) Многие эксперты ставят под сомнение эффективность работы крупных российских гуманитарных корпораций - Россотрудничества и Фонда "Русский мир", которым в силу масштабности структуры и широкого диапазона решаемых задач, не достает мобильности и возможностей для работы с регионами и наиболее активной частью общества - молодежью. В отличие от этих крупных корпораций, небольшие, но многочисленные западные НПО работают в Таджикистане и Киргизии непосредственно в регионах, реализуя конкретные проекты для населения - компьютерной грамотности, правовой поддержки и др. Причем приоритетным направлением этой работы являются именно молодежные коммуникации.
В то же время с приходом нового руководства Россотрудничества и с ожидаемым увеличением бюджета этой организации некоторые эксперты связывают надежды на активизацию работы по продвижению позитивного имиджа России в регионах СНГ, в том числе Центральной Азии.
Безусловно, по сравнению с 1990-ми годами российская политика в этом регионе носит более акцентированный характер в сфере экономики и безопасности. Однако контуры "образа страны", привлекательного для центрально-азиатских обществ, становятся все более размытыми. Фундамент общего советского прошлого разрушается, а новые "точки сборки" для поколения тех, кто родился после распада СССР, все еще не определены. От успеха этой миссии во многом и будет зависеть прочность позиций России в ЦАР через 15-20 лет.
В центре внимания - молодежный вектор
Усилия по улучшению образа России в Центрально-Азиатском регионе следует сконцентрировать в гуманитарной сфере и направить преимущественно на молодежь. Например, по аналогии с турецкими образовательным учреждениями, следует развивать российские лицеи и вузы, привлекая туда наиболее сильных преподавателей высокими по местным меркам зарплатами. Можно сформировать билингвальную образовательную программу: на русском и государственном языках. Это позволит, с одной стороны, снять языковой барьер (который, например, отталкивает некоторых абитуриентов от поступления в турецкие вузы, несмотря на высокое качество образования в них), облегчить усвоение программы наиболее сложных дисциплин, а с другой стороны, наличие русскоязычных курсов будет стимулировать изучение русского языка.
Кроме того, следует активизировать студенческие обмены, которые позволят молодежи центрально-азиатских республик познакомиться с нашей страной, завязать контакты и, вероятно, станут определенным социальным лифтом. Еще одним направлением деятельности может быть организация двусторонних и многосторонних (в рамках ЦАР) летних/зимних школ, лагерей, курсов молодых журналистов, политологов и тд. Основываясь на личных наблюдениях, можно сказать, что дефицит подобных проектов явно ощущает, например, молодежь Киргизии и Таджикистана.
Выделение постсоветского пространства как приоритетного направления внешней политики России вселяет определенный оптимизм в отношении того, что перемены затронут не только сферу экономики и безопасности, но и всю совокупность социо-культурных связей, которые, в конечном счете, и формируют притягательный образ нашей страны не только в Центрально-Азиатском регионе, но и на всем пространстве бывшего СССР.
Алексей Власов К.и.н., зам. декана исторического факультета МГУ, эксперт РСМД
